Классический психоанализ, вслед за своим основателем З. Фрейдом, пропагандирует нейтральность аналитика, как один из принципов метода, «то есть быть отстраненным и «держаться в тени» пациента, стать для него «безмолвным зеркалом». С его точки зрения эта позиция дает пациенту возможность выводить на передний план его внутриличностные конфликты и самому, без активного вмешательства психоаналитика, с ними справляться». Это его право и как автора, и как практика, и как человека.

Думаю, для времен Фрейда и начала психотерапии вообще это условие было прогрессом. По прошествии более 100 лет, при наличии открытий, которые сделали представители психоанализа с тех пор о роли объекта в жизни ребенка и человека вообще, например, можно уверенно сказать, что если этот принцип и работает, то не для всех и не всегда.

В связи с этим, нам бы хотелось рассмотреть альтернативную позицию поведения психоаналитика в аналитическом процессе. Для этого приведем одну метафору, которая ассоциируется у нас с ситуацией нейтральности аналитика. Кажется, что эта сцена в кабинете с аналитиком похожа на ситуацию в бассейне. Один человек находится в воде (анализа), и явно еле держится на плаву, чего и не скрывает, обращаясь ко второму человеку (аналитику), который стоит на суше, со словами: «Мне плохо здесь, я совсем не могу справиться с ситуацией, помоги мне!» И что же делает нейтральный аналитик – он подбрасывает прутики тонущему, в виде, например, обращения его внимания на оговорку или его отрицание чего-либо, держа в голове идею, что как только у него накопиться достаточно прутиков, он сможет сделать из них плот, как построить который он тоже сам поймет за все это время, ну если не пойдет ко дну. В свете такой картины сразу возникает мысль о том, что должен быть другой способ помощи человеку в подобной трудной ситуации, более адекватный ей. На наш взгляд, такой альтернативный вариант нам представляет художественный фильм «Клетка».

Сюжет. Изобретен интерактивный способ, который позволяет проникнуть в психику человека, находящегося в бессознательном состоянии, через помещение в неё сознания другого человека и подключения его к символическому миру образов испытуемого. Его апробируют в одном из центров, проводя эксперимент с маленьким мальчиком (Эдвардом), который находится без движения и не реагирует на окружающую реальность, с разрешения его родителей. С первых минут мы видим сцену недовольства опекунов тем, что занятия длятся уже более восемнадцать месяцев, а видимого прогресса не наступает.

После того, как конфликт улажен и профессионалы получают дополнительный шанс, между двумя работниками (Кэтрин, главной героини, и Мириам, её коллеги) происходит беседа. Кэтрин непосредственно участвует в эксперименте, проникая в сознание испытуемого, именно она интерактивно общается с мальчиком, а Мириам обслуживает этот процесс.

Кэтрин говорит, что причиной неудач может быть то обстоятельство, что они все время пытаются войти в психику мальчика, а возможно стоит впустить его в ее сознание. Он живет в больном мире и стоит перенести его в ее здоровую внутреннюю реальность. Мириам ей отвечает, что это очень опасно, боясь того, что испытуемый не готов и будет шокирован такой неожиданной переменой, и запрещает что-либо делать в этом неизведанном направлении.

Далее в центр обращается полиция. Они поймали маньяка (Карла). Он находится в состоянии измененного сознания, вызванного тяжелым заболеванием и нужную информацию от него обычным путем получить невозможно, им же нужно знать, где находится последняя жертва, которая может быть еще жива.

Персонал центра соглашается на эксперимент и пробует ввести Кэтрин в сознание Карла. Полиции удается нащупать зацепку в его внутренней реальности, которая их приводит к последней жертве (Джулии), но страдающему внутри Карлу-ребёнку помочь так и не удается. Психоз, вызванный органическим поражением мозга в сочетании с травмирующим детством, разрастается в психике как злокачественная раковая опухоль. Жесткое, жестокое Супер-Эго преступника, всё тотально контролирующее,  в сочетании с напротив неконтролируемыми влечеиями ОНО, не дают шанса на выздоровление. Я же, безжалостно зажатое между ними, молит только о высшей форме спасения – смерти и покое.

Тогда Кэтрин решается на отчаянный поступок. Женщина, проникнувшись ситуацией и внутренней болью Карла, принимает рискованное решение осуществить свой план: впустить этого опасного гостя в свое сознание. Это срабатывает: маленький Карл с её помощью освобождается единственным возможным в данной ситуации способом и получает желаемое. Заканчивается фильм сценой, которая разыгрывается между Кэтрин и Эдвардом. В их взаимоотношениях тоже намечается прогресс.

Индивидуальная психоаналитическая работа представляет собой взаимодействие двух сознаний, предсознательных и бессознательных. Принцип нейтральности с этой точки зрения, можно трактовать как то, что анализант впускает психоаналитика на свою территорию, в свое сознание (рассказывая о своей жизни, детстве, мыслях и т.д.). На этой территории аналитик, следуя правилу «вошел в чужой дом – следуй его правилам» практически беспомощен, ведь территория психики пациента, с точки зрения существующей проблемы, с которой он обратился, заведомо территория «проигрышная», «больная». Кажется, там «нет ресурсов, там нет сил, иногда там нет желаний и возможностей», иначе анализант не сидел бы напротив аналитика в этот момент. Внутренние правила там, в связи с вышесказанным, тоже «искаженные», поэтому аналитик не может ничего сделать, или может, но для этого понадобятся годы, что и происходит в работе с классическими психоаналитиками (в фильме на это обращают внимание через негативную реакцию родителей мальчика).

В сравнение же с положением анализанта, аналитик находится в гораздо более выигрышном положении: у него нет проблемы анализанта, поэтому его разум не может смотреть на ситуацию без искажения, а опыт аналитика и его знания дают ему все необходимые ресурсы для её решения. Профессионал является подготовленным к тому, что происходит между людьми во время психологического взаимодействия в кабинете. Это дает ему знания, скорость, время, управление ситуацией. При этом разум анализанта так же не является беззащитным, ведь он пришел в кабинет, значит есть внутренняя готовность к изменениям. Исходя из этого можно сделать вывод, что аналитик так же может впустить анализанта в свой внутренний мир, и работа на подготовленной территории будет проходить намного эффективнее, чем наоборот. Он может не идти на поводу у больного сознания, как он вынужден делать, находясь на его территории, а может ему диктовать здоровые условия своего сознания, которые будут способствовать выздоровлению многократно.

Есть и еще один момент, который заставляет нас склониться к активности аналитика. Как мы уже сказали, когда анализант приходит со своей сложностью на территории его психики нет ресурсов, нет сил, иногда там нет желаний и возможностей. На самом деле, так думает сам анализант, а все это на самом деле есть, но оно «вытеснено в бессознательное Другого», в данном случае в бессознательное аналитика.

Классический психоанализ предполагает, что анализант должен сам справиться с вытеснением-сопротивлением, используя скудные, но зато свои возможности, поэтому опять возникает заминка во времени. Нам же кажется, что у психоаналитика есть и другой способ вернуть анализанту его сокровища – через осознание вытесненного в него, психоаналитика, и трансляции этого вытесненного через сознание и речь его самого.

Сомнения, пожалуй, могут возникнуть лишь в двух направлениях: уверенность аналитика в здоровье своего разума и правильности осознания вытесненного чужого материала.

Для того, чтобы быть уверенным в том, что психоаналитик «руководствуется верными выводами» ему самому необходимо соблюдать несколько условий. Во-первых: он должен «лечить свой разум». Это можно сделать с помощью индивидуального или группового личного анализа, супервизий, обучения или книг, а так же, собственных исследований. Всё это дает ясность ума и уверенность в своих силах и именно в отношениях с таким профессионалом у клиента рождается доверие: к себе, к психоаналитику, переносимое в дальнейшем на всех людей.

Иногда клиенты хотят активного собеседника: им нужна недостающая информация, которую они интуитивно ждут от своих аналитиков, чувствуя, что они им вернут что-то родное и забытое, но актуализировавшееся именно сейчас. И в этом случае нейтральность кажется просто преступлением против личности анализанта, ее прогресса в решении сложившейся ситуации.

Иногда клиент приходит для того, чтобы услышать что-то, что сможет понять только он. Бывает, что после сессии аналитик удивляется тому, что вылетело из его уст. Потом сидит и пытается вспомнить, откуда он вообще мог это взять, но, увы, так и не понимает. И в связи с этим пришло представление о том, что есть нечто, что клиент вытесняет бессознательно в бессознательное аналитика (чувства и мысли), а он это просто подхватывает и передает.

Такие отношения ломают стереотипы и ложные паттерны, потому что построены на честности (которую принцип нейтральности не отвергает, но профессионально обходит). Такие отношения дают клиенту понимание того, что он существует: его видят, слышат, с ним вступают в активный контакт. Такие отношения дают клиенту ощущение заботы и спокойствия: за меня готовы подумать там, где я сам на это временно неспособен (то есть: мне готовы вернуть мои же вытесненные мысли и чувства, чтобы я что-то понял лучше), мне прикрывают тыл, который временно слаб. В таких отношениях рождается новая личность, а вместе с ней и новая жизнь.